Чико не сводил с неё здорового глаза, а его ухмылка то появлялась, то исчезала.

— Ибо обещано, — прошептала она. — Будет сотворено все новое. Всяк будет здрав телом и всяк обретет свободу. И мы с тобой, Чико. И мы с тобой.

Открылась и с глухим хлопком закрылась входная дверь. Саломон спросил:

— О чем шепчемся? Обо мне?

— Нет, — сказала она. — Не о тебе.

— Оно бы лучше. А то как бы я кой-кому не надраил жопу. — Пустая угроза, оба это знали. Саломон рыгнул — отрыжка походила на дробь басового барабана — и двинулся через комнату. Перед ним по полу прошмыгнул ещё один таракан. — Едрена мать! Откуда они лезут, сволочи? — Понятное дело, в стенах этих тварей, должно быть, обреталось видимо-невидимо, но, сколько Саломон ни убивал, дом кишел ими. Из-под кресла выскочил второй таракан, крупнее первого. Саломон взревел, вынес ногу вперёд и притопнул. Таракан с перебитой спиной завертелся на месте. Ботинок Саломона опустился вторично, а когда поднялся, таракан остался лежать, превращенный в нечто желтое, слизистое, кашицеобразное. — Свихнешься с этими тварями! — пожаловался Саломон. — Куда ни глянешь, сидит новый!

— Потому что жарко, — объяснила София. — Когда жарко, они всегда вылазят.

— Ага. — Он утер потную шею и коротко глянул на Чико. Опять эта ухмылка. — Что смешного? Ну, придурок! Что, черт побери, смешного?

— Не разговаривай с ним так! Он понимает твой тон.

— Черта с два он понимает! — хмыкнул Саломон. — Там, где положено быть мозгам, у него большая дырка!

София встала. Желудок у неё сводила судорога, зато лицо оживилось, глаза блестели. Бывая рядом с Чико — касаясь его — она неизменно чувствовала себя такой сильной, такой… полной надежд.

— Чико — мой сын, — в её голосе звучала спокойная сила. — Если ты хочешь, чтобы мы ушли, мы уйдем. Только скажи, и мы уберемся отсюда.

— Да уж. Рассказывай!

— Нам уже приходилось жить на улице. — Сердце Софии тяжело колотилось, но слова, вскипая, переливались через край. — Можно и ещё пожить.

— Ага, готов поспорить, что люди из соцобеспечения будут в восторге!

— Утрясется, — сказала София, и сердце у неё в груди подпрыгнуло; впервые за очень долгое время она действительно поверила в это. — Вот увидишь. Все утрясется.

— Угу. Покажи мне ещё одно чудо, и я сделаю тебя святой. — Он гулко захохотал, но смех звучал принужденно. София не пятилась от него. Она стояла, вскинув подбородок и распрямив спину. Иногда она становилась такой, но ненадолго. По полу, чуть ли не под ногой у Саломона, пробежал ещё один таракан. Саломон притопнул, но проворства таракану было не занимать.

— Я не шучу, — сказала София. — Мой сын — человек. Я хочу, чтобы ты начал обращаться с ним по-человечески.

— Да-да-да. — Саломон отмахнулся. Он не любил говорить с Софией, когда в её голосе чувствовалась сила; он тогда невольно казался себе слабым. И вообще, для скандала было слишком жарко. — Мне надо собираться на работу, — сказал он и, начиная стаскивать волглую футболку, двинулся в коридор. Мысленно он уже переключился на бесконечные ряды ящиков, сходящих с ленты конвейера, и на грохочущие грузовики, подъезжающие, чтобы увезти их. Саломон знал, что будет заниматься этим до конца своих дней. Все дерьмо, сказал он себе. Даже сама жизнь.

София стояла в комнате, Чико скорчился в своём углу. Её сердце по-прежнему сильно билось. Она ожидала удара и приготовилась принять его. Возможно, это ещё впереди… или нет? Она посмотрела на Чико; лицо мальчика дышало покоем, голову он склонил набок, точно слышал музыку, которую Софии никогда не услышать. Она поглядела в окно, на тучи над рекой. Немного же в небе синевы. Но, может быть, завтра… Саломон уходил на работу. Ему понадобится обед. София вышла в кухню соорудить ему из лежащих в холодильнике остатков сэндвич.

Чико ещё немного посидел в углу. Потом уставился на что-то на полу и пополз туда. Голова все время норовила клюнуть носом пол, и Чико пережил трудный момент, когда её тяжесть грозила опрокинуть его.

— Горчицу класть? — крикнула София.

Чико подобрал дохлого таракана, которого недавно раздавил Саломон. Он подержал его на ладони, внимательно рассматривая здоровым глазом. Потом сжал пальцы и ухмыльнулся.

— Что? — переспросил Саломон.

Рука Чико подрагивала — совсем чуть-чуть.

Он раскрыл ладонь, и таракан, быстро перебирая лапками, пробежал по его пальцам, упал на пол и метнулся в щель под плинтусом.

— Горчицу! — повторила София. — На сэндвич!

Чико подполз к следующему дохлому таракану. Взял его, зажал в ладони. Ухмыльнулся, блестя глазами. Таракан протиснулся у него между пальцев, стрелой метнулся прочь. Исчез в стене.

— Да, — решил Саломон. Он подавленно вздохнул. — Все равно.

Сквозь выходящее на пожарную лестницу окошко с Ист-Ривер-драйв несся неумолчный шум уличного движения. Во всю мочь орал стереомагнитофон. В трубах хлюпало и стонало, стрекотали бесполезные в такую жару вентиляторы, и тараканы возвращались в свои щели.

Перевод: Е. Александрова

Что-то происходит

Глава 1

Джонни Джеймс сидел на крыльце своего дома, спасаясь от декабрьской жары бокалом чистого бензина, когда появился Вестник. Разумеется, к Вестникам уже привыкли; в те дни они стали таким же обычным явлением, как голубые луны. И этот ничем особым не выделялся: такой же тощий, кожа да кости, глаза безумные, длинная чёрная пропыленная борода с застрявшими крошками мусора. Одежда — грязные брюки цвета хаки и выгоревшая зеленая рубаха от «Изода». На ногах — сандалии из автомобильных покрышек. Можно было даже ещё разглядеть фирменную эмблему — «Мишелин». Джонни отхлебнул очередной глоток неэтилированного бензина от «Экссона» и подумал, что внешний вид этого Вестника напоминает юппи-версию кающегося грешника.

— Готовьтесь к концу? Готовьтесь предстать перед Всевышним — Громкий глубокий голос Вестника эхом раскатился в тишине городка, притулившегося у бескрайних кукурузных полей штата Небраска. Он пролетел по Грант-стрит с её памятником отцам-основателям города, по Кинге-лейн с её домами в викторианском стиле, которые, впрочем, давно уже пожрало веселое пламя, над пустой спортивной площадкой у безмолвной школы Блоха, через парк Брэдбюри, где на замерших каруселях скалили зубы облезлые детские лошадки, по Кунц-стрит, когда-то оживленной деловой улице, долетел до стадиона Эллисона, где уже ни одна бита никогда не ударит ни по одному мячу… Вопль Вестника облетел весь город и достиг всех ушей, которые ещё могли его слышать.

— Нет спасения нечестивцам! Готовьтесь к концу! Готовьтесь! Готовьтесь!

Джонни услышал, как хлопнула сетчатая дверь. Сосед из белого дома напротив вышел на крыльцо и принялся заряжать ружье.

— Эй! Гордон! — окликнул его Джонни. — Ты что делаешь?

Гордон Мэйфилд молча продолжал вставлять в магазин патроны. Воздух дрожал от нестерпимой жары.

— Хочу пострелять по мишеням! — хрипло выкрикнул в ответ Гордон, крупный, плотный, бритоголовый мужчина в синих джинсах. Грудь и плечи блестели от пота. Руки заметно тряслись. — Не хочешь подкинуть мне какую-нибудь мишень для тренировки? — продолжил он, загоняя последний патрон в обойму и щелкая предохранителем.

Джонни хлебнул бензину и откинулся в кресле.

— Готовьтесь! Готовьтесь! — продолжал завывать Вестник, приближаясь. Теперь он был уже неподалеку от Гордона, напротив пустого дома Кармайклов, которые все бросили и примкнули к толпе, направлявшейся за одним бродячим проповедником в Калифорнию.

— Готовьтесь! — воздел к небу костлявые руки Вестник. Рубаха под мышками почернела от пота. — О вы, грешники, готовьтесь…

Голос пресекся. Вестник опустил голову и бросил взгляд на свои сандалии от «Мишелина», которые быстро погружались в дорогу.